И кто-то верит.
Я отворачиваюсь.
Мне жалко непобитых рекордов.
Они шли по пустыне. А я шла за и видела в них Любовь. А отшельники - искажения воздуха, миражи на расскалённом песке. Им хотелось воды, хотя бы капельку, а тут я, дура, с чужой любовью вместо флага. Одни смеялись мне в спину, другие, постарше и помудрее, качали головами.
Ступни скоро перестают оставлять следы, по щиколотку тонут в золоте. Я иду не касаясь неба, я иду в невидаль полдня.
Кобры танцуют под тихий шорох. Кобры крадутся в души пришельцев. Кобры целятся языками в самое сердце.
А я им про какую-то любовь щебечу. Нимому она даром не нужна в пустыне...
У меня горе. Птица моя прекрасная замолчала. Клюв чёрной лентою перевязан, перья в полоску от прутьев клетки. Как мне теперь по утру проснуться, без песен её червлёных кровью, без сказок её бирюзой провздетых в чужие жизни, без ощущенья полёта в сердце, которое и стучит-то только от букв чудесных. а не от крови.
Горькая-горькая Ривелотэ, куда ты волны свои уносишь от пьющих воду, что гуще мёда, что жгучей перца, что липнет к пальцам и остаётся узором вечным?
Плачем беззвучным иссходит горло. Болью беспомощной иссыхает.
Я же сейчас сяду и напишу ей письмо. Из своих черных согласных и белых гласных. И не расскажу вам никакими словами, как я смущаюсь.