[aisa]

Когда-то давно Рыженькая писала мне сказку, а я все рисую и рисую к ней иллюстрации. Эти лестницы с гвоздями захватили моё воображение

А ещё я сегодня увидела у совершенно чужой девочки аватарку, сделанную из моих фиалок. Откуда она у неё, девочка конечно же не помнила. Так что моё любопытство осталось ни с чем...

сказка об Офе и море

В ее маленьком доме было три стула, стол, небольшой платяной шкаф и буфет для хранения вафель и банок с абрикосовым вареньем. На полу перед постелью лежал сверкающий ковер из рыбьей чешуи. Именно он был главным украшением этого дома-малютки. Снаружи нашлось место для деревянной лестницы, сколоченой дедом Офы еще в `52-ом году. На этом заброшеном морском берегу гости появлялись очень нечасто. Но и те, кто забредали в столь отдаленные места с криками торопились обратно в деревню, потому что гостей так манила полусгнившая лестница с торчащими наружу ржавыми гвоздями. Офа с завидной радостью махала вслед удаляющимся фигурам и переносила лестницу на солнечную сторону. Именно под жаркими лучами равномерно запекалась кровь, которой щедро одаривали человеческие пятки. Все эти струи имели абсолютно разные оттенки, начиная с красно-малинового, заканчивая черным бордо. Но Офа вовсе не была жестоким созданием. В ее груди вместо сердца жила чайка, а этот факт несомненно оправдывает все ее поступки.
Офа была слишком занятой и серьезной, чтобы расстраиваться и переживать за тех глупцов, которые лезут на ее хрупкую крышу лишь любопытства ради. То, что люди называют красивым морским пейзажем, Офа пускала себе в пользование, вбирая внутрь волос и тела чаек, соль, медуз и ламинарии.
Офа забиралась на крышу в семь пятнадцать утра каждую субботу. По цвету и размеру волн она подсчитывала приближение зимы. Уже в ноябре она делала это чуть чаще, чем раньше. Подчас просыпалась в поту среди ночи и взбегала по лестнице наверх, чтобы убедиться в том, что совсем скоро море замолчит. Торопясь, она нередко сама наступала на гвозди и, не замечая физической боли, возвращалась обратно в постель. На утро простыни со стороны ступней были пропитаны полупрозрачной кровью, а подушка была соленой настолько, что трудно было различить, где пот, где слезы, где морская вода.
В понедельник последней недели ноября Офа молча сидела за столом, наклонив голову чуть вбок. Она слышала, как утихают волны, видела, как теряет вода свои краски.
Во вторник она шла вдоль берега и собирала небольшие раковины, которые выплевывали волны к ее ногам.
В среду Офа выгребла все свои вафли и принялась крошить их чайкам.
В четверг девушка расчистила от водорослей свой любимый участок моря, словно расчесала щеткой большого мохнатого пса.
В пятницу повесила ковер из чешуи на улицу, чтобы тот вобрал в себя весь блеск уходящего осеннего солнца. Его должно было хватить на три месяца зимы. Чайки любили клевать чешую, и по этому случаю Офа смастерила чучело из консервных банок, ракушек и рыбьих голов.
В субботу она перевернула лодку вверх спиной.
В воскресенье девушка села возле окна, закрыла глаза и шепотом стала имитировать шелест волн, которые практически замолчали.
А в понедельник утром она проснулась так же сидя на стуле от того, что тишина резала слух. За окном беззвучно летел скудный снег. Море дышало штилем. Настолько оно было немым, будто боялось разбудить близ лежащего младенца.
Весь день Офа так громко пела, что несколько банок из ее буфета оставили свои полки, украсив пол липким рыжим ковром из абрикосов. Несколько раз Офа, громко хлопая дверью, выскакивала на улицу и там же, раздавливая позвоночники снежинок, умолкала и щурилась, пытаясь взглядом отыскать хотя бы подол моря. Но это белоснежное безумие было не под стать зрению девушки. А с другой стороны, чего еще Офа могла ожидать? Ведь она так тщательно и добросовестно проводила осень из своего дома.
Каждый вечер Офа прикладывала раковину к уху и разговаривала с морем. Она спрашивала, хорошо ли ему живется в дальних краях, достаточно ли лазури в складках его волн, похожих на жабо. Услышав в раковине крик чайки, Офа широко распахнула глаза и забегала зрачками по полу: "Я слышу Дарну! Она там с тобой? Что... Что она говорит?" И каждый раз, когда море ей отвечало, из раковины выливалась струя соленой воды. Тогда платье Офы намокало, и она смеялась остаток дня.
Ближе к ночи, когда остыл чай, Офа подошла к стульям, чтобы положить на один из них ракушку, и увидела, как что-то скользнуло по стене, словно осетриный хвост. И девушка не придала бы этому никакого значения, если бы галлюцинация не повторилась и если бы под крышей ее дома не поселилось одиночество. Количество хвостов увеличивалось. Они уже заслоняли всю стену. Офа упала на пол, разорвав ненароком ковер из чешуи. Не вставая с колен девушка попятилась назад. Тени на стене глубоко вздохнули, и Офа потеряла сознание.
В следующий вечер незваные гости вновь стали дразнить хозяйку дома, гуляя по стене. Офа набрала ведро морской воды и попыталась отмыть черноту, потерев ее песком. От усердной работы вода в ее руках пенилась, а тени не исчезали. Они то басовито смеялись от прикосновений, вызывавших щекотку, то поскуливали, если Офа больно задевала ногтями. Но стены не отмывались.
Тени приходили к Офе каждую ночь. Она прихлюпывала чаем и уже научилась различать ночных гостей по голосам. Вскоре они стали членами семьи. Офа все реже брала в руки ракушку. Ночью она садилась по-турецки напротив стены и смотрела спектакль теней. Ближе к утру они гладили плечи девушки и шептали: "Офа, открой глаза. Открой же. Слушай... Ты слышишь, как трещит корка наста, как шипят под ним воздушные хрусталики талого снега? Смотри... Скоро придет весна". Но уши Офы отбирали только некоторые отдельные слова: "корка наста", "хрусталики снега"...
Днем она вешала тени на спинки стульев, словно черные пиджаки и отправлялась на кухню протирать банки.
Вернувшись однажды в комнату, Офа не увидела ракушку на стуле. Лишь ее острие торчало из кармана пиджака. Тени поглощали прошлое Офы так же легко, как непринужденно может струиться ключевая вода по горлу героини.
В ночь с двадцать восьмого февраля по первое марта Офа как и прежде задернула занавески на окнах и села удобнее напротив стены, теребя в руках кончик светлых волос. Но стена показывала только горчичный рисунок обоев. Офа ждала всю ночь появления теней, но ни один хвост так и не промелькнул перед ее глазами.
А на первое весеннее утро море не вернулось.
Не вернулось и на второе.
И на третье.
Только чайка покинула сердце плачущей Офы, разорвав ее шелковую кожу, и улетая так далеко, как только девушка могла охватить своим взором линию бесцветного горизонта.
(с)  Dizzy Miss Lizzy